«Ей вообще не надо было никуда лезть. Ей надо было за своими детьми смотреть!» Так про Анну Политковскую говорит ее соседка в документальном фильме «Семь лет на линии фронта».
Соседка возмущена. Каждое 7-е октября после смерти Политковской подъезд дома на улице Лесной в Москве превращается в поминальный камень, у которого горят свечи и лежат красные гвоздики.
Анну Политковскую убили семь лет назад, в день рождения Владимира Путина. На той же неделе свое тридцатилетие справлял Рамзан Кадыров. Только ли совпадение дат сделало ее смерть политическим убийством? По словам журналистов «Новой газеты», статьи Политковской стали причиной 47 уголовных дел. Она писала о событиях, определивших нынешнее состояние страны: взрывы домов в Москве, убийство газом заложников «Норд-Оста», гибель бесланских школьников. Врагов среди сильных мира у нее хватало: Политковская смеялась над генералом Шамановым, рассказывала о пьянстве и дикости российских федералов в Чечне, издевалась на Рамзаном Кадыровым, перед которым уже тогда трепетали недавние полевые командиры.
Источник ночных страхов для одних, надежда на справедливость для других, какой была Анна, которую мало кто знал? Ее жизнь не ограничивалась военными репортажами. Политковская писала лирические эссе о страсти и королевской свадьбе. Незадолго перед смертью она призналась своей подруге, что влюблена и живет в ожидании большой радости. В седьмую годовщину гибели Анны Политковской Medialeaks собрал ее высказывания — не о политике.
О любви
Страсть — забытье наяву.
У нас тут, конечно, приживается любовь, и много… Мы приучились тихо любить — в смысле, понимать до донышка. Еще жалеть несчастных и алкоголиков, спивающихся от загаженности собственной души. Еще с милым(ой) рай в шалаше строить поднаторели. Еще ждать годами. Еще ноги мыть, воду пить. А вот страсти как недолговечного сжигающего огня фиг вам!
Гвозди бы делать из железных леди.
«Страсть» по-нашему — это путешествие из точки «А» в точку «Б». В «А» поцеловались, в «Б» пилим диван.
Наши мужчины от десятилетия к десятилетию мельчали, потому что нищали.
Вслед за подростками и рэкетирами все остальное общество даже в терминологии стойко перешло к слову «трахаться». Если у кого-то какие-то отношения, значит, «трахаются» (и сами так о себе говорят, и окружение). Пары у нас больше не жалеют, не зовут, не плачут — они трахаются. Банкиры трахаются, их дети трахаются, бывшие инженеры трахаются, бомжи трахаются, музыканты и поэты тоже.
О жизни вокруг
Общество, какое проявление его ни возьми, глубоко равнодушно к тем, кто без его помощи вообще не выживает. И сколько бы мы сами себя ни заклинали в обратном — в том, например, что мы самая душевная нация на свете, что интеллигенция наша лучшая в мире и вечно ходит по земле с болью в сердце за слезы ребенка, — это в общем-то вранье.
В России нет ни ценности денег, ни ценности живой души.
Всякий большой скандал имеет тенденцию начинаться с мелких коммунальных страстишек.
Мы обречены на новый «Норд-Ост», на то, что нигде никто не будет себя чувствовать в безопасности — как выходя на улицу, так и сидя в собственной квартире.
Всякий обвал начинается с камешка, рядового, ничем не примечательного, летящего вниз. Крушение социумов — так же: с безнаказанного уничтожения «песчинки». Отдельно взятого, простого человечка.
У нас ненависть к собственному народу беспредельна. Зато любовь к его деньгам — бесконечна.
Жизнь заканчивается в одну секунду, и завтра – это слишком блудливое животное, чтобы на него надеяться. Оно способно не навестить тебя никогда.
О собаках
Летом 2004 года у Политковских умерла собака — доберман Мартын, который жил в семье пятнадцать лет. «Мартын был замечательным псом, честно охранявшим нас долгие годы перестроечного бардака, тотального бандитизма лет первичного накопления капитала, теперешнего развала свобод, когда опять стало небезопасно», — писала Политковская. У собаки был инсульт и инфаркт, и, ввиду занятости других членов семьи, Политковская досматривала пса в течение долгого времени.
Жизнь без собаки — как жизнь без постоянно действующей капсулы любви, вшитой под кожу.
До какой степени мы озвереваем от запаха больших денег, очень хорошо понимаешь, когда у тебя на поводке больной пес.
Источник любовного перпетуум-мобиле. Все бросят, все надуются на тебя — собака любить не перестанет.
О Париже
В конце мая 2000 года Политковская была в Париже. Причина — выход книги, сборника репортажей из Чечни и Ингушетии, опубликованных в «Новой газете» с сентября 1999 года по апрель 2000-го. Своим впечатлениям о городе она посвятила несколько материалов.
О Париже говорено столько, что стыдно присоединяться.
В Париже, городе свободы и легкого безрассудства, в ходу один путь — вперед и наугад.
Что такое Париж? Если попытаться объяснить одним словом. Это воля. Свобода. Упоение ими. Как наслаждение степью.
Париж — это цыганщина по-европейски, с лоском и шиком цивилизации.
Женщины в Париже такие гордые, задирают головы выше крыш.
Ну что еще нужно бывшему советскому человеку, чтобы почувствовать себя счастливым? Ничего, кроме соприкосновения «пятой точки» с драным креслом, которое обтирали бедные брюки раннего Хемингуэя.
Парижским гарсонам почему-то все прощаешь и понимаешь: он получился такой элитный, а ты еще только на подступах.
Суть Парижа в том, что женщины одеты, как хотят. (Мужчины — тоже.) И думают, как пожелают.
Очень здорово спалось в Париже. Впервые за все месяцы войны.
О профессии журналиста
Что касается работы — у нас за статьи не любят, за них в основном ненавидят.
Каждое следующее покушение на журналиста …неуклонно уменьшает число людей, занятых журналистикой как средством борьбы за справедливость. Пропорционально этому уменьшению увеличивается число тех, кто предпочитает облегченный журнализм, не влезающий туда, куда не просят.
Пока публикуешься — тебя помнят и ты нужен. Перестал — все, довольствуйся собой.
Я всегда знала, что раз у меня дети, я обязана быть дома. Но я также знала и другое — дети вырастут и я обязана иметь что-то свое.
Стоит ли журналистика жизни? Если плата за правду такова — быть может, лучше остановиться? И найти занятие с меньшими шансами на «очень крупные неприятности»? Как к этому отнесется общество, ради которого мы работаем? И вот дальше — каждый делает свой выбор.
Я обожаю писать заметки.
О себе
Мне действительно надо сдерживать агрессивность. Я — не злая, но все-таки скандальная.
Я боюсь всего, что стреляет.
Мне не на что обижаться и не о чем плакать.
Я мечтала написать оптимистическую книгу, в конце которой произойдет нечто подобное майдану.
Я видела столько мужских слез, что уже сама не плачу.
Я хочу узнать, куда нас вынесет.
