Николаса Кейджа угнетает «мемефикация» его ролей. Ведь зрители совсем не так поняли его переигрывание
Мемы про вечно переигрывающего Николаса Кейджа веселят людей по всему интернету, а вот самого актёра заставляют грустить. Кейдж заявил, что каждый из своих безумных образов он создаёт специально и тщательно продумывает, вот только зрители не понимают его творчество. А ведь он стремится к уровню классиков кинематографа и западной версии театра кабуки.
Николас Кейдж, известный по множеству ролей в фильмах девяностых и нулевых, недоволен своим статусом интернет-легенды: по его мнению, фанаты обратили внимание совсем не на то, что для него важно. Об этом он рассказал в интервью IndieWire. Наиболее запоминающиеся кадры с его участием так прочно вросли в интернет-культуру, что их уже трудно воспринимать в отрыве от мемов, и Кейджа это не устраивает.
Кейдж считает, что из-за того, что для многих зрителей он давно стал в первую очередь актёром из мемов, аудитория будет искать всё те же гипертрофированные эмоции в новом фильме с его участием — «Мэнди» от режиссёра Паноса Косматоса. Многие зрители сочли, что триллер снят лишь для того, чтобы дать Кейджу обстановку, в которой его игра будет уместна — поэтому им и понравилось то, что они увидели в безумном трейлере картины.
С приходом интернета появились эти мэшапы, где они выбирают некоторые моменты и показывают их без контекста целого фильма, получается такая мемефикация, можно сказать. Эти [нарезки] называют «ярость Кейджа», и они меня угнетают.
В «Мэнди» актёр действительно даёт волю своему стремлению к артистичности, выглядящей как приступ сумасшествия. Чего стоит его истошный вопль «Ты порвал мою рубашку!», обращённый к одному из противников, или сцена, где герой Кейджа в трусах и с бутылкой водки в руке несколько минут корчится в рыданиях, не говоря ни слова. Однако, по словам артиста, в фильме важно совсем не это.
Я уверен, что это очень расстраивает Паноса, который создал очень лиричное, искреннее и поэтичное произведение искусства, а [в соцсетях] в его фильме видят только «ярость Кейджа». Мне хотелось бы думать, что я смогу и дальше работать с Паносом, но интернет оказал фильму очень плохую услугу.
Моменты из фильмов, которые расходятся на мемы, Кейдж вовсе не считает переигрыванием, хоть с ним и не согласятся многие зрители. По его словам, люди часто оценивают эти моменты вне контекста, не оглядываясь на то, почему его персонажи ведут себя именно так. При этом Кейдж утверждает, что на протяжении своей карьеры (а он успел побыть и звездой, и актёром из череды провальных фильмов) он специально выбирает героев с самым необычным поведением. Исполняя их роли, актёр экспериментирует с собственными навыками и с разными стилями игры.
Признаюсь честно. Я иногда делал выбор, чтобы реализовать свои абстрактные и онтологические фантазии об игре в кино, исполняя роли людей, которые были сумасшедшими, или людей под наркотиками, или одержимых сверхъестественными силами. Это, можно сказать, давало мне право раскрывать стиль немецкого экспрессионизма в своей игре или стиль западного Кабуки — как вам больше нравится называть.
Даже до полосы неудачных фильмов 2010-х годов Кейдж постоянно играл персонажей, которые вели себя неестественно — зрители часто воспринимали это как плохую актёрскую игру. Но Николас уверяет: он тщательно добивался того, чтобы его герои получались столь специфичными. То, что выглядит как переигрывание или неудачная импровизация, в его представлении — часть тщательно продуманного плана. А некоторые из самых странных ролей он называет основанными на том, как работали классики кинематографа.
Я выбрал роль Питера Лоу [в «Поцелуе вампира»], литературного агента, который сходит с ума и считает себя Носферату, чтобы попробовать стиль игры наподобие Макса Шрека [одного из известнейших немецких актёров 1920-1930-х]. Я выбрал роль Теренса в «Плохом лейтенанте», который принимает кокаин, чтобы использовать наркотики — не в буквальном смысле, — и я добавил что-то от игры Джеймса Кэгни [звезда Голливуда середины XX века]. За всем этим стоит какая-нибудь причина. Всё это очень продумано и тщательно спланировано.
Легенды классического кино вообще часто вдохновляют Николаса, если судить по его реакции на слова актёра Итана Хоука. Несколько лет назад Хоук сравнил его с «трубадурами прошлого» и заявил, что Кейдж — единственный артист со времён Марлона Брандо, который внёс что-то новое в искусство актёрской игры. Когда журналисты IndieWire спросили, что он об этом думает, актёр ответил, что слова Хоука для него очень приятны.
Посмотрите на Джеймса Кэгни в «Белой жаре», когда он говорит: «Я на вершине мира, ма!» Было ли это реалистично? Ни хрена. Было ли это захватывающе и правдоподобно? Да, чёрт возьми. Можно долго перечислять этих старинных трубадуров, которые посвящали себя такой харизматичной и грандиозной стилизации. Такому величию, можно сказать.
Правда, из объяснений артиста всё ещё непонятно, в чём была его задумка, когда его нарядили в казахские народные одежды, а он в ответ сделал такое страдающее лицо, будто только что увидел порцию мемов о самом себе.
Но чем бы ни объяснялась игра Кейджа, зрители всё равно любят актёра за его меметичную мимику. Некоторые даже делают подушки с его лицом — правда, если неправильно обращаться с такой подушкой, она становится похожа на привет из ада. И Кейдж не единственный актёр, чья странность становится причиной любви фанатов. Актёр и режиссёр Томми Вайсо снял фильм «Комната», который принято считать одним из худших в истории, но его нестандартное поведение так полюбилось зрителям, что теперь они с удовольствием смотрят на его попытки сыграть Джокера.
