Спорить о прошлом и не думать о будущем

Екатерина Лачинова Екатерина Лачинова

Итак, почему же вся страна возмущается из-за оценки событий семидесятилетней давности, вместо того чтобы требовать от правительства немедленно сообщить о том, какие меры оно собирается предпринять, чтобы страна не пострадала от девальвации рубля? Почему нас настолько тревожит наше прошлое, что мы плюем на наше настоящее и будущее?

Каждый раз, когда мы сталкиваемся с проблемой, мы начинаем искать что-то другое, лишь бы не заниматься ее решением. Помните, как в «Дне радио»? «У нас две проблемы: Минобороны и пуговица».

И ведь правда: первая проблема решается сама, а вот пуговица-то так и не нашлась.

Курс рубля как-то сам устаканится, дойдет до своей точки, и мы с ним смиримся и научимся выживать. А вот о роли блокады в нашей жизни мы так и не договоримся. Зато пока спорим о ней, нам не придется думать о рублях.

Ну что ж… Давайте искать пуговицы, раз нам без них жизни нет и нам обязательно нужно, чтобы они были у всех одинаковые.

Для меня блокада — это не родившиеся на свет двоюродные братья и сестры, а может, и родные тоже (жизнь моих родителей наверняка была бы другой, если бы мои бабушки и дедушки рожали бы их не после блокады, а вместо). Еще для меня это патологический пацифизм и категорическое неприятие милитаризма в любом его проявлении (от вида оружия до свиста пуль в фильмах о войне). А еще это воспитанное с младенчества стремление создавать запасы и экономить ресурсы. Я не могу выкинуть недоеденный суп, я его сберегу на завтра.

Что еще? Рассказы бабушек. Про финскую кампанию, про которую мне говорили под большим секретом (этого не было в школьной программе), про бомбежку бадаевских складов, где спалили все городские запасы, про страх идти в бомбоубежища, потому что оттуда можно было не выйти уже никогда, про самое безопасное место возле печной трубы, где бабушка сберегла своего сына, про «особый паек», который посчастливилось получать дедушке, про то, что прадед пошел на улицу и не вернулся и мы не знаем, где же он похоронен и похоронен ли вообще.

Про что еще? Про людоедские (в прямом и переносном смыслах) истории не хочу даже вспоминать. Но мои бабушки и дедушки пережили такое, чего я не хочу ни себе, ни своим детям, ни человечеству в целом.

Для меня блокада не была никогда подвигом миллионов людей, для меня это была трагедия каждого отдельного человека, который жил в Ленинграде, родился в Ленинграде или успел уехать из Ленинграда.

Я не знаю, как бы сложилась жизнь моей семьи, не случись ей попасть в эту мясорубку. Меня бы, наверное, не было. Был бы кто-то другой. Но я знаю, что я должна сделать все, чтобы больше моя семья в нее не попала. Ни мои дети, ни внуки, ни далекие потомки.

А для этого я должна спрашивать у правительства о том, что же оно собирается делать с рублем сегодня, что оно собирается делать завтра и послезавтра и как это отразится на мне и моей семье.